Даниэль Дефо - Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]
Совсем взволнованный, решил он продолжать свое путешествие. Какие-то еще неожиданности найдет он на своем острове?
И он пошел дальше. Все подтверждало его мысль, что для своего поселения он выбрал, нечаянно, самую некрасивую часть острова. Здесь тянулись все время чудные леса, роскошные луга спускались пологими скатами к светлым ручьям, вытекавшим, вероятно, из гористой части острова, до которой он еще не дошел. Весеннее время года еще более скрашивало все множеством пестрых цветов, придавая местности волшебный по красоте вид.
Новые животные попадались ему: небольшие хищники, вроде лисиц, не раз любопытно выглядывали на него блестящими глазами из-под кустов, и только приближение Дружка заставляло их удаляться, злобно щелкая зубами. Робинзон не стал стрелять в них: в пищу они не годились, а убивать бесцельно он не хотел.
На лугах спугивал он во множестве зайцев или каких-то сородичей их, множество птиц, всевозможных пород и величин, кружилось и летало вокруг, воздух был полон их пением и щебетанием. Соперничая с ними в красоте, огромные бабочки вились над цветами, сами похожие на цветы. Робинзон не знал, куда и глядеть.
Не спеша, подвигался он вперед, кружил, возвращался, чтоб снова полюбоваться понравившимся местом. Когда уставал, выбирал хорошее местечко, разводил костер и жарил на углях дичь, которую успевал подстрелить к тому времени. К вечеру он всегда сильно уставал, спал либо на дереве, или устраивал на скорую руку ограду из кольев: он втыкал их один около другого от дерева до дерева, а так как крупных хищников на острове, видимо, не водилось, то эта охрана была достаточна, и ни разу не один зверь не потревожил путника.
Через несколько дней Робинзон снова вышел на новую часть морского берега. Местность тут была скалистая, и каменные уступы круто обрывались в воду.
Прежде всего Робинзон стал пристально смотреть вдаль, но как ни напрягал он зрения, кроме рядов уходящих волн, ничего не было видно. Зато на берегу кипела жизнь. Уродливые черепахи, словно круглые камни, грелись на солнце на пологих местах, а все скалы кишели птицами. Когда Робинзон попробовал раз выстрелить, поднялись целые тучи их с оглушительным криком. Тут были еще невиданные им породы пингвинов, он знал, что они вьют гнезда в расселинах скал. Действительно, поднявшись на некоторую высоту, он нашел эти гнезда во множестве. Видимо, был период носки яиц, потому что в каждом гнезде было по несколько штук, и Робинзон набил ими карманы. На вкус они очень понравились ему, и ужин вышел хоть куда.
Дальше тянулись горы, среди которых далеко выступала одна вершина. Уж издали заметил Робинзон стада коз, ловко пробирающихся по скалистым высотам. Они прыгали через провалы и с большой быстротой исчезали, когда он хотел приблизиться к ним.
Но стрелять в них и не входило в его расчеты, потому что нести с собой такую крупную дичь было затруднительно, да и незачем, потому что пищи и так было изобилие.
Наконец, Робинзон нашел, что пора возвращаться. Он воткнул на берегу высокий шест, чтобы заметить место, и решил в следующей раз притти туда с другой стороны, а теперь попробовать вернуться другой дорогой.
«Остров так невелик, что заблудиться на нем нельзя! — думал он. — В крайнем случае, взберусь на горку и посмотрю, куда итти».
Но вышло не совсем так. Отойдя от берега на некоторое расстояние, он незаметно спустился в широкую котловину, которую так тесно обступали со всех сторон холмы, густо поросшие лесом, что он быстро сбился с пути. День был пасмурный, так что по солнцу невозможно было определить направление, и он проплутал до ночи. На утро выбрался кое-как снова к морю, к поставленному им шесту и оттуда уже пошел домой старой дорогой.
Один раз, когда уже недалеко было до «дачи», Дружок спугнул в лесу козленка, принялся гонять его, наконец, настиг, но тут Робинзону удалось отнять его у собаки. Бедное животное было чуть живо от усталости и испуга, Робинзону на руках пришлось донести его до дворика «дачи», куда он его и спустил. Нести до дома было слишком тяжело, и налив ему большую глиняную чашку воды и бросив вдобавок охапку травы. Робинзон оставил гостя одного, с намерением проведать вскоре. Давно уж хотелось ему приручить козочку, теперь случай как раз помог исполнить это. Вот бы хорошо завести не одну, или две, а целое стадо коз! Как бы это было удобно!
Так мечтал Робинзон, а сам спешил домой: его очень тянуло на старое место, где он не был уже более недели. Радостно увидел он снова знакомые картины — склон горы, чащу, скрывавшую его пещеру, ручеек внизу.
Трудно выразить, с каким чувством удовольствия и покоя очутился он дома. Ему казалось, что лучше и удобнее жилища не может и быть.
И как милы ему были все вещи, вышедшие из его рук, которые окружали его как друзья. Он осмотрел все, поздоровался с Полем, который тоже не знал, как и выразить свою радость, и кричал на все лады: «Где ты был, Робинзон? Милый друг, где ты был?» — прижимаясь, по своей привычке, головкой к его щеке. Потом приготовил вкусный ужин себе и своим друзьям и с наслаждением протянулся на мягкой постели.
Дня три отъедался и отдыхал Робинзон, потом пошел навестить козленка, боясь за его участь.
— Уж верно он выпил всю воду и съел всю траву во дворике! — сказал он Дружку. — Пойдем же поглядим на нашего пленника и постараемся привести его домой!
Еще издали услышал он неумолчное жалобное блеяние, козленку действительно приходилось плохо.
Прежде всего Робинзон перебросил ему свежей травы, потом вошел сам во двор. От голода бедное животное так присмирело, что, когда Робинзон протянул ему пучок колосьев ячменя, нарочно захваченных с собой, оно стало есть их прямо из рук. На всякий случай Робинзон сделал козленку ошейник, чтобы вести домой, но он, в сущности, и не понадобился, потому что тот сам бежал сзади, как собачка. Дома Робинзон сложил наскоро в углу двора навес из ветвей и поселил там нового члена семьи. Снова вошла в уже налаженную колею жизнь Робинзона. Он становился спокойнее, те припадки отчаяния, которые бывали у него раньше, почти прошли. Случалось прежде, что, взглянув на безлюдные леса, пустынное море, он вдруг начинал рыдать, как безумный, или бросал всю работу и часами сидел в тоске. Теперь все больше успокаивала его работа среди ручных животных, поля, возделанного его руками, дома, где каждая вещь стоила ему больших трудов.
Свой день распределил он правильно, отведя каждому делу свое время. Вставал очень рано, с восходом солнца, чтоб захватить прохладные утренние часы, и шел на охоту. Вернувшись, занимался стряпней и изготовлением различных запасов для дождливого времени года. Потом наступали самые знойные часы, когда нестерпимо было оставаться не под крышей. Тогда уходил он в пещеру, где всегда сохранялась некоторая свежесть, и отдыхал там. Вечерние часы шли на разные работы около дома — обработку поля или уборку хлеба, или столярничество. На закате любил он сидеть над морем и, любуясь на закат, размышлять о разных вещах — вспоминал прежнее, сожалел о потерянных годах, когда он мог бы многому научиться еще будучи дома, думал о своей теперешней жизни, строил планы на будущее. Одиночество, тишина и труд делали из него постепенно другого человека.
